Ты должен быть сильным

Плана работ нет. Каждый делает только то, что хочет. Пока одни управляются киркой, другие отдыхают в своих палатках, стоящих рядом, гуляют по окрестностям или сидят за открытым ноутбуком, поставленным на чурку. Вблизи стоят и машины, на которых волонтёры сюда приехали. У костровища — самодельные деревянные стол и лавки, скрываемые на случай дождя прозрачным тентом.

35-летний Глеб Кузнецов, который первым нашёл эту церковь восемь лет назад и с тех пор возглавляет сюда экспедиции, тоже настроен на отдых. Он выглядывает из церкви и предлагает Софье Горленко отложить кирку и спуститься к реке. Работать остаётся один человек.

Сюда, в храм Илии Пророка, экспедиции волонтёров ездят с 2014 года. С тех пор активисты починили крышу и звонницу и установили на церкви два деревянных креста. Когда в храме закончатся работы и начнутся службы — и начнутся ли они вообще, — гости не загадывают. Они рассказывают, что в их деятельности важен процесс, а не результат. Главное, чтобы местные жители видели, что храм кому-то нужен. Те приносят добровольцам огурцы и молоко, пускают к себе заряжать гаджеты и набирать воду.

До того как найти это место, Глеб Кузнецов восемь месяцев путешествовал по миру. Только в этой исчезающей деревне он нашёл, как называет его, «санаторий для наших истерзанных Москвой душ».

Кузнецов родился в 1985 году в Алма-Ате. По трём линиям у него в роду раскулаченные крестьяне. После ссылки в Казахстан они «обосновались, возродили жизнь». До 1990-х «мы жили в собственном коттедже — никогда у нас не было квартир», рассказывает Глеб. В 1990 году, когда Глебу было пять лет, он с родителями, дедушкой и бабушкой переехал в Тверскую область, где им дали дом в деревне: «Не было ни полов, ни потолков». Через несколько лет семья перебралась в Москву. У отца была строительная компания, которая возводила коттеджи под Москвой, мать работала бухгалтером.

Глеб год готовился поступить на юридический факультет МГУ. «Но как-то вот я повзрослел за этот год и понял, что я должен заниматься только тем, что я люблю. А я любил историю». В итоге поступил на исторический факультет того же университета. «Выпить полбутылки водки, подраться и пойти на лекцию» было нормальным для него и его однокурсников. Он учился на пятёрки. «Ты должен быть очень шумным, очень талантливым, сильным, ярким, у тебя должно было быть своё мнение на любой счёт, — считал Кузнецов. — А если нет, кому ты интересен?».

Чтобы испытать себя, после первого курса Глеб взял академический отпуск и уехал в Валаамский монастырь. В другое время пошёл бы в армию, но в 2000-х годах она казалась ему хуже тюрьмы.

Он считал себя человеком верующим, понимая под религией «все те смыслы, которые вкладывают современные христиане — чувство Бога и этические заповеди, принципы, которым ты должен следовать в своей жизни». Его взяли трудником — разнорабочим при монастыре, не получающим за свою работу деньги. «Встаёшь в четыре утра и идёшь на полунощницу — ночную службу. Без завтрака идёшь на работу».

Окончив университет, он устроился учителем истории в школу. Получал три тысячи рублей в месяц. Этого было мало, и пошёл прорабом на стройки отца. «Мы работали с семи утра до полной темноты, первый приём пищи был только в час дня. Мои узбеки курили только бегом». Долго оставаться на стройках не хотел, а увлечение историей его прокормить не могло. «Подумал: блин, надо найти такую работу, чтоб тоже был кайф, но чтоб за неё платили».

Окончил курсы сценарного мастерства, но после этого пришёл к выводу, что авторское кино, к которому он тяготел, не востребовано. Стал судебным репортёром, но через два года приелись и походы в суды. Восемь месяцев путешествовал по Азии, а затем Северной и Южной Америке.

В начале 2010-х — он продолжал время от времени писать репортажи из судов и сценарии на заказ — попал на «Бакшевскую Масляницу» в Подмосковье. Там захватывали снежную крепость и сжигали чучело — «с мордобоем настоящим, со всякими перетягиваниями каната». Кузнецову понравилось, и он написал организаторам, спросил, проводят ли они ещё что-то подобное. Ему дали контакт Маргариты Баевой, которая летом вместе с другими волонтёрами собиралась поехать в Архангельскую область восстанавливать православную часовню. Она предложила ему присоединиться к их команде. «Приехал с летним спальником — меня не предупредили, — вспоминает Глеб, как впервые оказался на севере России. — Всю неделю в полночь я просыпался от холода — меня просто колотило, и засыпал только в шесть утра, когда солнце вставало».

Но скоро он почувствовал себя здесь комфортно, как нигде.

За несколько километров от их локации должна была быть ещё одна церковь — в деревне Нюнежской. В выходной день они отправились туда по реке в железной лодке с вёслами, её им дала хозяйка дома, где они остановились. С воды увидели наклонившуюся звонницу в заросшем травой поле. Это и была церковь Илии Пророка возрастом больше века.

«Я испытал сильное вдохновение от этого места — сравнимое с тем, что испытывает человек, который впервые съел тройную дозу ЛСД. Почувствовал, что это место моё абсолютно, что здесь я нахожусь в совершенной гармонии. У этого не было никаких материальных, практических обоснований». Окон и крыши в постройке не было, внутри на земле лежала груда гнилых досок с рост Глеба, стены завалились. Баева сказала, что работы на этом объекте слишком много. Единственный плюс — это предположили сначала, и потом это подтвердилось — у строения не было статуса объекта культурного наследия, оно не стояло ни на чьём балансе. То есть никто бы не контролировал, что с ним делают. Местные жители, некоторые из которых работали с лесом, сказали, что помогут с брёвнами и досками.

По умолчанию заброшенные храмы — государственная собственность, объясняет заместитель председателя Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры Евгений Соседов. Но государство редко оформляет их на свой баланс, поэтому договориться с кем-то о работах на них невозможно. Обычно это и не делают. Ни за одной епархией храм в Нюнежской не закреплён. «Там ведь развалины такие — щас ребята там более или менее подвосстановили его», — объясняет отец Олег Ягнитев из районного центра. Но Глеба Кузнецова Ягнитев не помнит: «Их много, бригад-то, я их всех не помню». Волонтёры, на его взгляд, «худого ничего не делают, слава Богу». «Дай Бог, на следующий год напомните мне — съездим, послужим молебен», — добавил священник. До сих пор он там молебен не служил, потому что «никто не просил, они, видимо, меня не выдёргивали туда».

Кузнецов утверждает, что «не раз» звал отца Олега, но тот «не хочет двадцать километров от города проехать».

В том же году, когда нашли храм в Нюнежской, Кузнецов и Баева придумали фонд «Вереница» и занялись его регистрацией (Глеб стал его учредителем, а Маргарита директором). Так было проще получать разрешения на работу с памятниками и привлекать гранты. Кузнецов написал в своём «Живом журнале», что организация будет заниматься шестью объектами — в том числе и церковью Илии Пророка. Но только насчёт храма в Нюнежской он писал у себя во «ВКонтакте», что туда нужны волонтёры, и просил по всем вопросам обращаться к нему.

«Я умею работать с деревом, потому что я люблю дерево, мне нравятся эти старые деревяшки, — рассказывает Глеб Кузнецов. — Вообще, в жизни всегда есть такая история, что, что бы ты ни делал, ты кому-то переходишь дорогу. Если ты выигрываешь какой-то конкурс, получаешь где-то работу — кто-то другой не получил работу, кто-то другой проиграл конкурс. А здесь, на церкви, ты абсолютно никому не приносишь никакого вреда. Это момент, когда нет ни сучка ни задоринки в твоей деятельности».

У него появилось «место, где я могу неделю забивать гвозди, мы можем сесть у костра, общаться, что-то получать от этого, и при этом мы делаем что-то хорошее».

Маргарита Баева предложила Глебу снять документальный фильм про волонтёров, которые приезжают на север России восстанавливать храмы. Он взял на себя сценарий картины. У подписчиков своего «Живого журнала» спросил совета, кто бы мог стать режиссёром. Ему предложили Софью Горленко из Москвы. Она на четыре года младше него. «Изначально я два года читала блог Глеба Романовича, который путешествовал по всяким прекрасным странам», — объясняет Софья, почему согласилась на его предложение. Вскоре они стали встречаться.

Кузнецов считал, что фильм поможет проложить мост между «Москвой, где у людей есть некая духовная потребность в том, чтобы быть ближе к собственной стране, и деревней, которая уже много лет ощущает себя ограбленной, брошенной и ущербной». При этом именно в деревне была «духовная и материальная культура уходящего сказочного Русского Севера». Храмы, по мысли авторов ленты, — последнее, на чём эта культура держалась. Один из героев сравнил их с «блокпостами, символом нашего народа». Фильм назвали «Атлантида Русского Севера».

Авторы попробовали собрать на фильм триста тысяч рублей на сайте для краудфандинговых кампаний Planeta.ru. Но в итоге больше половины этой суммы Глеб занял у своего отца.

Съёмочная группа полтора месяца ездила по Архангельской и Вологодской областям и записывала интервью. Вместо сценария, вспоминает Глеб, у него в блокноте было три абзаца описания главной мысли. «Зачем его писать? Как только ты начинаешь писать сценарий документального фильма, ты убиваешь это кино, потому что ты начинаешь навязывать реальной жизни своё видение». Им везло. По пути к одному из героев Софья Горленко сказала, что пригодилась бы сцена массового крещения в реке. «Я говорю: ну, это бред, какое ещё массовое крещение в реке? — рассказывает Кузнецов. — Мы опоздали на тыщу лет. И мы приезжаем к этому мужику, и на следующий день там — массовое крещение в реке ста человек». В итоге в фильме появились кадры, как жители по очереди ступают на деревянный выход к воде, а батюшка в белом облачении смачивает ладонью их макушки. Фильм получил на «Кинопоиске» рейтинг 8,3.

На «Планете» Глеб и Софья собирали деньги и на ежегодные экспедиции в Нюнежскую, самые затратные из которых обходились в 300 тысяч рублей. Деньги нужны были на бензин, еду и оплату труда профессиональных плотников. Те руководили добровольцами. Всю сумму набрать не удавалось — скидывались сами волонтёры, и Кузнецов тратил свои деньги.

На смену 2021 года не было много работ, но экспедиция всё равно состоялась. Глеб Кузнецов и Софья Горленко позвали, как и раньше, плотника, а также пару своих знакомых и двух человек, которые помогают им делать одежду для их интернет-магазина. Тот открыли, чтобы был постоянный доход. Глеб и Софья занимаются и коммерческими видеопроектами: получали заказы от РБК, РЖД и Правительства Москвы. Один раз должны были сотрудничать и с «Единой Россией», но проект сорвался.

В один из дней Глеб просыпается раньше всех и купается в реке. Завтракает кофе с баранками и надолго уходит в дом местного жителя, который пускает к себе гостей заряжать гаджеты. Волонтёры собираются у пустого костровища. На всех завтрак не готовят: по словам Глеба, «кто хочет, варит себе сам, потому что это не пионерлагерь». Кто-то варит кашу на газовой горелке, кто-то — спрашивает у других, как сделать кофе.

— Я знаю, что 15 июля я буду здесь с моими друзьями, — говорит Кузнецов мне вечером, стоя у костра. — Мы будем сидеть у костра и будем заколачивать доски. Это островок стабильности, который очень нужен. Это как в том фильме — каждый год на Новый год мы ходим в баню.

 — А если достроите?
— Страшно представить. Нет цели достроить, повесить на замок и умчать. Наоборот, чем больше мы сюда будем приезжать, тем ближе будет ментальная граница деревни к церкви.

Он уточняет, что «мы с этим делом не спешим, потому что процесс даже важнее, чем конечный результат»: «Это было бы враньём, если бы я сказал, что мы вкладываем такие огромные усилия, чтобы здесь велись [церковные] службы. Ты восстанавливаешь церковь, потому что у тебя есть духовная потребность. Материальная, физическая — не важно». Для Глеба мотивация «изначально была и сейчас осталась в чувстве, которое можно назвать кайфом, — только здесь я получаю этот кайф, не неся за это ответственности и не делая ничего дурного». «Вообще, не важно, будут здесь службы или нет. Если будут — хорошо. Если не будут, то она сама по себе имеет огромное значение, потому что люди на байдарках плывут, смотрят — стоит церковь с крестом. Значит, она уже нужна».

Темнеет, Глеб сидит за столом у костровища и общается с друзьями. Со стороны храма слышится стук по дереву. Он разливает коньяк и продолжает: «Мы фактически занимаемся миссионерской работой сами с собой, потому что уезжаем из города и отрываемся от опостылевшей реальности. Приезжая сюда, мы сбрасываем с себя эту чешую. Эти комплексы какие-то, страхи. Обновляемся». Кузнецов и другие волонтёры, на его взгляд, здесь «соприкасаются с Богом в той форме, в которой верят в него».

Сам Глеб, в отличие от периода, когда он был в монастыре, сейчас соприкасается с Богом без «обрядовой составляющей». Представителей Русской православной церкви он называет «предателями», запустившими такие храмы, как в Нюнежской. «Это неизгладимое, ужасное преступление, самое главное. Всё, что они делали, — поддерживали аресты Pussy Riot, и все эти скандалы, это всё мелочи».

Только благодаря сохранившимся церквям, по мнению Кузнецова, жители деревень осознают, «что это наша культура, мы русские люди, это наша страна». «Что наш мир не ограничивается нашим забором, внутри которого мы сидим, как сычи, и нам всё равно, убивают там кого-нибудь, грабят, насилуют».

«Я живу на территории моей страны, но она оккупирована — большевиками, Советским Союзом, государством эр-эф, — считает Глеб. — Россия существует где-то под этим огромным слоем. При этом я думаю, что Путин — находка для России, потому что если бы не он, то здесь бы давно уже… Если дать волю этим людям, они себе нового Сталина выберут. То, что мы русские, — это, конечно, ложь. Что такое русские? Это только пока мы верим в это, мы русские. Но пока мы в это верим, у нас есть общность. А пока у нас есть общность, у нас есть сила. Как только вся эта система начинает рушиться, мы окунаемся в 90-е годы».

Кузнецов забирается на восстановленную звонницу церкви Илии Пророка. Он смотрит на реку, деревню и поле вокруг.

— Стоя здесь, ты становишься частью этого мира, — говорит он. — Потому что ты не просто как турист, знаешь, зашёл посмотреть. Это твоё. Ты гармоничная часть этого пространства. Почувствовав это дерево, это место, всё вокруг, ты проникаешься этим чувством [кайфом] — и вот это вот оно.

Эту историю мы публикуем вместе с сайтом Znak.com.
Авторы текста: Михаил Данилович, Ярослав Чернов. Фото: Ярослав Чернов.