Крутить мясорубку обратно

Волонтёры восстанавливают храм-маяк, чтобы он напоминал о затопленном селе
Каждый год в местечко Крохино недалеко от Белозерска Вологодской области съезжаются десятки людей: москвичи, петербуржцы, вологжане, жители других городов. Они тратят свои деньги на билеты и еду, чтобы помочь сохранить руину храма, хотя даже не все из них верующие. О том, чтобы восстановить церковь полностью и открыть её для богослужений, речи нет, цель проекта — консервация здания. Полуразрушенный храм уничтоженного в 1961 году села Крохино вдохновил десятки людей на создание гражданского памятника ушедшему миру и как единственный материальный объект стал точкой сбора — и не только в физическом смысле.
Каждый год в местечко Крохино недалеко от Белозерска Вологодской области съезжаются десятки людей: москвичи, петербуржцы, вологжане, жители других городов. Они тратят свои деньги на билеты и еду, чтобы помочь сохранить руину храма, хотя даже не все из них верующие. О том, чтобы восстановить церковь полностью и открыть её для богослужений, речи нет, цель проекта — консервация здания. Полуразрушенный храм уничтоженного в 1961 году села Крохино вдохновил десятки людей на создание гражданского памятника ушедшему миру и как единственный материальный объект стал точкой сбора — и не только в физическом смысле.
— Церковь посередине Крохина была — и мы находимся в центре села. Это моя родина. Я здесь родилась и уехала из Крохина только в 19 лет. Всё лето мы ходили на танцы, танцевали под гармошку и от гармониста отгоняли комаров берёзовым веником. С 1953 года и каждое лето так проводили. Ещё один «пятачок» был у самого озера, где люди жили, и на берегу озера были дома, — вспоминает бывшая жительница села Ангелина Рыстакова.

Женщина стоит рядом с руинами церкви Рождества Христова, 60 лет вырастающими прямо из воды в истоке реки Шексны, на водном пути из Белого озера в Шекснинское водохранилище. Последние 12 лет способные таскать тяжести и работать в архивах волонтёры сражаются против забвения этого места. Ангелина вместе с другой бывшей жительницей этого места, Галиной Сергеевной Ковардой, привезла снующим с лопатами и тачками волонтёрам ягодный пирог.
Церковь Рождества Христова в селе Крохино в сумерках
Фото: Евгения Жуланова
Ангелина Ивановна жестами показывает, где были центральная площадь и берег, в какой стороне находилась танцевальная площадка и куда местная молодёжь ходила гулять. Все эти места сейчас находятся под водой или заросли кустарником. И если бы не церковь, больше ничто не напоминало бы о том, что здесь жили более пятисот человек.

Двух женщин, которые помнят живое Крохино, в это место пригласила Анор Тукаева, директор благотворительного фонда «Центр возрождения культурного наследия «Крохино». Она и подняла всю историю села с илистого дна на поверхность, привлекла внимание людей, средства и волонтёров, чтобы у этого места снова появился смысл существовать.

Место не пусто

Чтобы попасть в Крохино, волонтёру нужно самостоятельно добраться из своего города (допустим, из Москвы) до ближайшего города Белозерска, из него — на машине до паромной переправы на пути в посёлок Липин Бор, или самолётом (поездом) до Череповца или Вологды, где встретят из лагеря и отвезут к Шексне. Но подобраться по суше к Крохину не получится, поэтому около паромной переправы все пересаживаются в маленькую моторную лодку.

 — Вы в Крохино едете? — Мужчина в камуфлированной спецовке и резиновых сапогах встречает и без долгих предисловий приглашает на борт. — Залезайте.

Крохино находится на другом берегу. Во время переправы через реку октябрьский ветер бросает дождь и холодные речные брызги в лицо одетым в дождевики волонтёрам. По приезде все скидываются на еду и бензин — фонд «Крохино» не обеспечивает эти расходы своим волонтёрам, но людской поток сюда от этого не спадает. Многие возвращаются и потом ездят на храмовый остров постоянно.
Волонтёры добираются до места работ на моторной лодке
Фото: Евгения Жуланова
За 12 лет работы волонтёры заметно изменили местность. Церковь Рождества Христова не имеет купола, почти на глазах энтузиастов обвалились и две стены, обрамляющие её алтарную часть. Но она больше не стоит прямо в воде и, как надеются волонтёры, больше не разрушается из-за воздействия волн и льда. Вокруг храма появилась дамба с песчаной насыпью. Неподалёку на берегу Шексны расположена архитектурная инсталляция «КРОХИНО», демонстрирующая, что это место больше не пустует и является чем-то большим, чем просто болото и кусты посреди вологодских далей.
Внутри церкви можно увидеть граффити тех, кто побывал здесь во второй половине XX века
Фото: Евгения Жуланова
Моторная лодка причаливает к мосткам, перекинутым между берегом и дамбой, возведённой вокруг церкви. Волонтёры выскакивают из лодки и идут смотреть, что изменилось с их последнего приезда, искать знакомых и положить вещи в бытовку. Многие приехали сюда уже не в первый раз.

Атмосфера в Крохине напоминает полевую археологическую экспедицию, которую зачем-то решили продлить до конца октября. В лагере находятся около 15 человек. Некоторые бросают лопатами песок, другие носят доски, кто-то готовит обед. Недостроенная деревянная дорожка ведёт от мостков в центр лагеря, где находится обеденная зона. Чуть дальше — деревянная терраса с бытовками вокруг неё. Волонтёры бросают в одной из бытовок свои вещи и укладывают туристические коврики и спальные мешки на двухъярусных деревянных настилах. Спустя 15 минут после прибытия они уже приступают к работам.

«Жители плакали, потому что люди здесь родились и столько лет прожили»

Первые поселения на месте Крохина известны с IX века. Отсюда был перенесён на 17 километров к западу древний город Белоозеро (ныне — Белозерск) в 1352 году. Город тогда вымер от чумы и был отстроен на новом месте на берегу озера Белое. Но и у истока Шексны жизнь не прекратилась. В 1426 году впервые упоминается деревня Крохинская, которая была сначала боярской, а затем была передана Ферапонтовому монастырю.

В XVIII веке деревня разрослась до посада и получила городские права. Шексна, вытекающая из озера Белое и впадающая в Волгу, соединяла северные территории с центральной Россией, поэтому жители Крохина преуспели в лоцманском деле. Но преобразование природы человеком поставило крест на развитии города. В 1846 году был открыт Белозерский канал, часть Мариинского водного пути в обход истока Шексны и озера, и посад постепенно превратился в село Крохино, такое же, как и тысячи других сёл старой России. В селе жили меньше тысячи человек, и оно просуществовало до 1964 года.
Переселенки Ангелина Рыстакова (слева) и Галина Каварда в октябре 2021 года побывали на своей малой родине впервые за 60 лет
Фото: Евгения Жуланова
Переселенка Ангелина Рыстакова уехала отсюда, когда село уничтожили. Женщине тогда было 19 лет, и она хорошо помнит те события.

 — Жители плакали, потому что люди здесь родились и столько лет прожили. И вдруг — кто куда. Мы даже не знали, кто куда уехал: кто на север, кто в Череповец, кто к своим родственникам. Для жителей это была большая боль, — говорит она.

От государства её семье были положены деньги, которых не хватало на новое жильё. Мать нашла в Череповце деревянный дом, кое-как наскребла средства, влезла в долги и выкупила его половину, говорит Ангелина Ивановна. Крохинцы даже не всегда знали, куда разъехались другие жители, хорошо знакомые соседи и друзья. Жителям пришлось налаживать свой быт, искать работу и друзей заново.
Вид на церковь Рождества Христова с запада
Фото: Евгения Жуланова
Деревянное Крохино разобрали или сожгли. Люди только успели собрать свои пожитки. Крепкие жилые дома разбирались и собирались заново на новых местах. Ветхие — сжигались, а их владельцы взамен получали скромные компенсации. Каменные строения также разобрались, оставили только церковь, в которой разместили маяк зоны затопления. Десятилетиями церковь с большим куполом и высокой колокольней подтачивала вода. Самые заметные разрушения произошли уже в постсоветское время. Например, после 2008 года храм недосчитался северо-западной стены, а незадолго до этого рухнул купол, теперь частично сохранились трапезная и паперть храма, часть четверика и колокольня. А от остальных построек почти следа не осталось. Можно найти лишь фундаменты некоторых кирпичных зданий.
Первое фото: одна из боковых стен церкви обрушилась вместе с алтарём в начале 2010-х годов. Второе фото: Ангелина Рыстакова читает вслух свои воспоминания о детстве в Крохино
Фото: Евгения Жуланова
— Я знала, что на севере Вологодской области есть церковь, которая стоит посреди воды, и мне захотелось туда съездить. Уже в 2008 году храм в Крохине был сильно разрушен. Когда я здесь побывала, поняла, что скоро её не станет и что это последний в России сохранившийся после затоплений храм, — вспоминает Анор Тукаева. — Есть память, которая очень быстро стирается. Проблема забвения и того, что в нашей стране в принципе не принято сохранять наследие и заниматься сохранением памяти как таковой. Здесь это было очень наглядно. И находилось в такой критической точке.

Партизаны

На севере Вологодской области не очень много хороших дорог. Из-за этого окраины, богатые на исторические артефакты и красивую таёжную природу с реками и озёрами, популярны, в первую очередь, у туристов-энтузиастов. Если бы транспортная доступность Крохина и других подобных мест была выше, то и внимание общественности и государства, возможно, было бы как к стоящей на пути Золотого кольца колокольне в Калязине.

 — Очень любят сравнивать этот храм с колокольней в Калязине. Там активисты закричали, что она может упасть, в 1980-х годах. Если бы они тогда не приняли срочных мер, то она бы уже упала. Но там вовремя соорудили земляную дамбу — и спасли, — говорит Анатолий Афанасьев, который приезжает сюда не впервые и помнит, как выглядел храм до появления вокруг него дамбы. — Это мы и хотели сделать с 2009 года. Анор думала, что придёт, расскажет всем, и все побегут помогать. Работы по консервации не стоят прям больших денег.

Со стороны госорганов помогать, впрочем, не спешили. В 2010 году, когда появился фонд сохранения памяти и культурного наследия села Крохино, церковь Рождества Христова как материальный объект по бумагам отсутствовала. Руина над водой была никому не нужной развалиной без статуса и хозяина. И тогда Анор с волонтёрами приехала спасать храм своими силами.
Анор Тукаева, инициатор сохранении памяти о селе Крохино и создатель фонда возрождения села
Фото: Евгения Жуланова
— В 2011 году мы начали кидать вокруг храма кирпичную крошку, которую брали в завалах, но её практически сразу размывало водой. Позже мы изобрели более оптимальную конструкцию дамбы: в самом низу, под водой, был насыпан крупный кирпич, затем укладывались ряды полипропиленовых мешков, наполненных мелким боем и кирпичной крошкой, затем всё это скрывалось сеткой-рабицей и закреплялось металлическими штырями. Сверху всё это заливалось густым бетонным раствором. Таким образом к 2016 году мы закольцевали рукотворную дамбу. Наши работы, по сути, остановили разрушение храма. Последнее, что было разрушено, — это купол, он рухнул из-за штормового ветра в 2013 году. С 2016 года храмовый остров был, по сути, зафиксирован. Возможно, хватило бы и нашей рукотворной дамбы, но была проблема — из-за постоянного волнового воздействия она разрушалась, её приходилось восстанавливать и расширять, это был в некотором смысле сизифов труд, поэтому параллельно разрабатывался проект инженерного берегоукрепления, к реализации которого приступили пару лет назад, — вспоминает Анатолий.
Волонтеры распределяют песок по дамбе вокруг церкви. Работы ведутся, пока есть хотя бы минимальная видимость
Фото: Евгения Жуланова
На кадастровый учёт руины поставили в 2019 году. Это был момент признания государством наличия у себя ещё одной руинированной церкви, которая в любой момент может обрушиться до конца: «Нет муниципалитета, который возьмёт на баланс то, что может упасть. Поэтому нас долго футболили и не хотели ставить здание на кадастровый учёт». А в 2020 году здание храма было наконец передано в пользование фонду.

 — По большому счёту, первые годы мы работали в статусе партизан. В 2013 году вышел судебный запрет на доступ к объекту в связи с его аварийностью. Чтобы неповадно было — а вдруг что случится? Дело в том, что храма де-юре не существовало. С момента затопления это была вода. И чтобы он опять появился на картах как объект недвижимости, понадобилось десять лет, — говорит Анор Тукаева.
Илья Матвиенко, муж Анор Тукаевой, ждет волонтёров, собирающихся возвращаться домой. Он доставит их до паромной переправы, где припаркована машина одного из волонтёров
Фото: Евгения Жуланова
Судебный запрет просуществовал несколько лет, пока не удалось найти общий язык с государством и легализовать руины. Но «партизанская» работа не прекращалась. Вокруг маленькой насыпной дамбы к концу прошлого десятилетия удалось построить постоянную, от которой на запад отходит деревянный пирс на сваях.

 — Всё приходится доставлять по воде. Иногда помогают местные речники, привозят длинномерные и тяжёлые грузы. Остальное уже мы сами. В этом году нам привезли более 70 кубометров дерева, и всё это таскали вручную, — говорит Илья Матвиенко, муж Анор. Он привозит волонтёров на моторной лодке, работает вместе со всеми и следит за тем, чтобы был порядок и кампус функционировал как единый механизм.

В 2020 году на берегу появились бытовки, что позволило на пару месяцев в году увеличить время, когда сюда можно приехать на несколько дней. До этого волонтёры жили в палатках, поэтому сворачивать лагерь на зиму приходилось уже в сентябре.
Шексна — судоходная река. Мимо церкви днём и ночью проходят баржи
Фото: Евгения Жуланова
В последнее время ценности сохранения памяти и наследия, кажется, стали понимать и местные жители. Им это сложнее даётся. В провинции главные задачи человека — найти работу и деньги на пропитание, защитить от нищеты свою семью, отмечает Анор. Мысли о собственных корнях отодвигаются на второй план, поэтому местным было сложно представить, что некие москвичи приехали сюда по своей воле и не из корыстных побуждений.

 — Мы пробовали показывать кино, привозили спектакль, выставки — это всё не работает и не приносит никакого выхлопа, — говорит Анор. — Но их тоже можно понять, они живут в депрессивной среде десятилетиями. Вокруг них безысходность, но они с ней примирились и свыклись, она стала для них второй кожей. Будет ли во всём этом место наследию?

Но стена недоверия в последний год рухнула. В 2021 году случилась волна интереса к проекту у жителей Вологды, которые тоже стали приезжать волонтёрами, и даже у местных, белозерских.

 — Местные в этом году начали помогать, на 12-м году стали наконец спрашивать, чем можно помочь. До этого было другое отношение: какие-то москвичи приехали. Думали, что золото Синеуса ищут или что Анор хочет стать депутатом, — вспоминает Илья Матвиенко.
Анор Тукаева распределяет песок по дамбе вместе с остальными волонтёрами
Фото: Евгения Жуланова
На месте полуразрушенной церкви и несуществующего села должен появиться музей и парк под открытым небом, где основной экспонат нельзя потрогать. Это память жизни, из которой вышли многие жители России и которую ломали под натиском индустриализации и пятилеток советского времени. На иллюстрациях проекта храм остаётся в том же виде, в котором он дожил до наших дней, но колокольня будет отреставрирована вместе со шпилем. Это концепция храма-маяка, привлекающего внимание к себе и к историческому наследию.

Родные руины

Анор Тукаева не всегда занималась темой сохранения наследия. 12 лет назад она работала в консалтинге и считалась перспективным экономистом. После просмотра документального фильма о преобразовании природы человеком и создании сети водохранилищ в СССР она решила поездить по местам, которые раньше были городами, а теперь оказались под водой.

 — Затопление — история, которая коснулась 35 регионов только в России. Россия — лидер по затоплению исторических территорий. Равнинные ГЭС — то, что привело к самым большим утратам, — говорит она.

В своей поездке она оказалась и здесь, у истока Шексны, который под воздействием плотины ниже по течению разросся. По объёму запасов воды Шекснинское водохранилище крупнее Угличского на Волге, на дне которого оказалась значительная часть исторического Калязина. А по площади — больше, чем Белое озеро, из которого вытекает Шексна. Сюда Анор приехала туристкой. А уехала человеком, поражённым тяжестью и масштабами народной трагедии вынужденного переселения и потери всего, от земли, родных домов и могил предков до разъехавшихся по разным городам и весям друзей. У людей не осталось ни одной вещи, которая бы напоминала о счастливом детстве и юности, из тех, что нельзя положить в дорожную котомку. Она почувствовала, что не сможет остаться в стороне.
Волонтёры во время вечернего отдыха собрались на летней кухне
Фото: Евгения Жуланова
Создав фонд, Анор посчитала, что сможет быстро наладить работу по консервации храма. Но споткнулась о российскую бюрократическую реальность, которую пришлось взламывать несколько лет. В различных инстанциях неохотно вели разговоры о затоплениях в советское время, будто на эту тему наложено табу. Местные жители тоже долгое время не включались в работу в Крохине. По мнению Анор и её мужа Ильи, они испытывали равнодушие к наследию и недоверие к «каким-то москвичам».

 — Мало кто способен говорить о том, что в истории нашей страны было что-то плохое. Уже и тему репрессий пытаются замалчивать. И здесь тоже не очень часто вспоминают историю, связанную с затоплением территорий. Если говорить об экономической составляющей, людям приходилось перевозить целые дома на новые неустроенные места, вдали от водоёма и реки. Понятно, почему многим не очень-то хочется вспоминать об этом переселении, — объясняет Илья.
Татьяна не первый раз приезжает в Крохино. На этот раз она привезла с собой мужа и его сестру
Фото: Евгения Жуланова
Так продолжалось до 2013 года, когда Анор решила бросить работу в консалтинге и полностью переключилась на работу в фонде. В это время в самом разгаре были работы над первой версией рукотворной дамбы, остановившей размывание храмового острова. Её муж Илья помогает в текущих работах. «Я здесь тоже волонтёр», — скромно оценивает свою роль в проекте Илья.

 — Есть глобальная проблема безразличия, непонимания проблемы сохранения наследия. Другая — локальная, она везде в России. Это не касается того, как люди относятся к наследию, а того, как они в принципе живут. С одной стороны, не хватает работы, а с другой, — не найти людей на работу за деньги. Причём эту работу нельзя назвать тяжёлой, но люди не очень-то хотят трудиться, они просто хотят получать деньги. Плюс тут мы не поощряем пьянство, и это отсекает часть людей, которые живут в глубинке, — продолжает тему Анор.
Волонтёры за ужином
Фото: Евгения Жуланова
Со стороны горстка волонтёров выглядит как странные, говорящие на чужом для многих языке люди, которые занимаются непонятным делом. На месте старого села нельзя построить новое и вернуть бывших жителей с потомками. Но Крохино Анор воспринимает как символ, часть культурного кода. В названии фонда есть слово «возрождение», но гораздо чаще она сама и приезжающие волонтёры используют в своей речи слова «память» и «наследие». В случае с последним — в контексте обращения к бытовой, частной истории, которая кардинально менялась и ломалась под натиском нового, стремящегося уничтожить всё старое и посконное.

 — Пока сохраняется здание крохинского храма, за него можно зацепиться взглядом и задать себе вопросы, почему оно тут стоит, что тут было раньше, узнавать историю древнего села, если это тебя зацепит, — и узнать очень многое не только об этом месте, но и о стране, — уверена Анор.

Руина посреди Шексны олицетворяет то, что россияне ещё не успели потерять. Но скоро они могут лишиться и этого, оставшись между одинаковыми бетонными коробками и огромными, прежде густонаселёнными, а теперь безлюдными территориями вокруг них.
После ужина в лагере нечем заняться. Волонтёры ходят в баню, после чего довольно рано ложатся спать, коротая вечера за чтением книг и сёрфингом соцсетей
Фото: Евгения Жуланова
— Глобально — хочется изменить отношение к наследию, к руинам. Руины — это то, чего будет в нашей стране становиться всё больше и больше в ближайшие 5—10 лет. Причём в геометрической прогрессии. Запас прочности у зданий, которые были оставлены сами себе, на растерзание континентального климата, практически исчерпан, а они были брошены 60—70 лет назад. На сегодняшний день они простояли долгие годы без окон и без дверей и потому начали стремительно рушиться. Нас учили весь XX век — не помнить, не сохранять, не передавать. А теперь нужно пытаться менять отношение к руинам и своему наследию. Нужно всю эту «мясорубку» крутить обратно. А это долгий и сложный процесс, он не делается в одночасье, — говорит Анор Тукаева.

«Люди делают великое — как в стороне-то остаться?»

Часов в 14 все волонтёры собираются в центре лагеря, чтобы пообедать, и ненадолго вся работа на объекте затихает. Бивуак оборудован высоким столом и небольшой печкой, рядом есть приспособления для хранения посуды и сушки одежды. На еду скинулись, закупили продукты и определили ответственного за кухню. На этот раз им оказалась будущий искусствовед Анна Шпакова. После обеда она собрала посуду и понесла её мыть на мостки:

 — В августе был год, как я впервые сюда приехала. Я как-то решила провести отпуск в Ферапонтовом монастыре, посмотреть на фрески Дионисия. И пока искала, что можно изучить в окрестностях, наткнулась на упоминание храма-маяка в Крохине. Приехала посмотреть и осталась тут помогать. Так исторически сложилось, что я занимаюсь тут готовкой еды. Стало частью местного фольклора, как я утопила тут кучу ложек.
В конце октября в Белозерском районе выпал снег, но лагерь продолжил работать
Фото: Евгения Жуланова
Анне как студентке искусствоведения всё интересно здесь с точки зрения науки, поэтому она успела поработать и над литературным и художественным документом современной эпохи Крохина — календаря «Сказки Крохинских болот», основанного на рассказах бывших местных жителей и самих волонтёров. Но бытом и физической работой она занимается, как и все, от волонтёра-новичка, до руководителя проекта Анор.

 — Люди делают великое — как в стороне-то оставаться? Потому что нужно. Тут предполагаются пафосные речи, но я не могу это выразить лозунгами, — говорит Анна. — Без памяти того, чем жили наши предки, чем они дышали, что они любили, что строили, во что верили, мы мало что из себя представляем. Без памяти не воспитывается душа, наверное.
Вид на северную стену церкви Рождества Христова
Фото: Евгения Жуланова
В последнее время люди стали приезжать не только из крупных городов, но из Вологодской области. Для местных жителей история сохранения церкви более понятна, чем нематериальное наследие. «Люди спасают церковь от разрушения, и мы приехали помочь», — говорит житель Вологды Сергей Шелль, который занимается строительством хозяйственных объектов. Он тоже приехал сюда как волонтёр.

 — Я бы не сказал, что это поиск смысла жизни. Просто инициативные люди объединяются, чтобы заниматься общим делом. К тому же переключаешь внимание, что-то новое для себя открываешь. Я здесь в первый раз, и всегда интересно побывать в таких исторических местах, — делится впечатлениями Сергей. — У нас в Вологодской области, в принципе, много разных проектов. В частности, в селе Устье Усть-Кубинского района тоже есть храм на острове. Туда приезжают добровольцы, которые сохранили колокольню и оставшиеся руины и теперь восстанавливают монастырские постройки.

Отличие ситуации на острове на Кубенском озере в том, что там теперь находится возрождённый Спасо-Каменный монастырь, который в 2019 году официально поддержала Вологодская митрополия. В это же время работа над храмом в Крохине ведётся без участия Русской православной церкви и долгое время не замечалась государством.
Шексна, вид по течению реки
Фото: Евгения Жуланова
— С одной стороны — корни, скрепы, но в этом оказывается много поверхностного. Вместо того чтобы пробуждать в людях любовь к земле и своему краю, в людях культивируется отстранённая гордость. Люди не хотят сохранять, они привыкли жить по советским канонам. По сути, что делал советский человек? Преобразовывал природу по своему усмотрению, сносил старое и устраивал на его месте пепелище. Всё это антинаследие и антикультура — в лихачёвском понимании культуры (Дмитрий Лихачёв (1906—1999) — советский и российский филолог, искусствовед и культуролог, одна из самых авторитетных фигур отечественной культурологии XX века). Если культуры нет, человек становится просто ещё одной формой жизни. И тут есть за что бороться, — утверждает Анор.
Анор проводит экскурсию по Крохину для волонтёров
Фото: Евгения Жуланова
«Бывает всякое, человек слаб», — отвечает Анор на вопрос, не хотелось ли всё бросить. Но всерьёз она такую возможность для себя не рассматривает: если уж браться за дело, то идти до конца. Тем более, когда в идею поверили и другие люди.

 — У каждого есть своя картина ценностей. Каждый меряет через свой фильтр, в котором может и не быть твоих ценностей. Очевидно, что у приезжающих сюда волонтёров эти ценности совпадают. Но кто-то другой просканировал нас и подумал: ну такого ведь не может быть, чтобы ради какой-то руины человек тратил столько сил или денег. История про наследие и корни такого человека пока что не интересует. Но созидательное движение в глубинке начнётся рано или поздно, я верю в это.
Вид на церковь и затопленное село Крохино
Фото: Евгения Жуланова
Эту историю мы публикуем вместе с проектом «7х7 — Горизонтальная Россия».
Автор текста: Алексей Сабельский. Фото: Евгения Жуланова.

Читайте еще: