«Обиды — признак того, что община живая»

— Теперь ещё раз посмотрите, стало ли лучше, только не по линиям, а по колышкам, — натягивает бечёвку Пётр.
 — Смотрим. — Староста Анастасия Татаркина отходит за солею (возвышенная часть храма перед алтарём) и всматривается между стенами.
 — Стало хуже или лучше? — переспрашивает Пётр.
 — Лучше стало, — в один голос кричат Анастасия, Владимир и Михаил.

Волонтёр объединения «Под куполом небес» Пётр Иевлев, студент-географ Михаил Широбоков, местный житель Владимир Пушкин, староста прихода Анастасия Татаркина ищут место для престола (четырёхугольный стол для совершения евхаристии) в алтаре. Четверть часа рисуют разметку так, чтобы престол был виден симметрично, когда во время службы священник будет открывать Царские врата — главные ворота иконостаса.

Решили рисовать новую ось — как выразился Владимир, «не по математике, а по душе».

 — С учётом того, что раньше это делалось на глаз, встречаются разбежки. — При точном измерении волонтёры выяснили, что алтарь не симметричный. — При строительстве этого храма ещё не использовали метрическую систему. Измеряли локтями, пядями, аршинами.

Нылга-Жикья известна с начала XVIII века — деревня в десять дворов. Через сто лет — уже волостной центр Сарапульского уезда Вятской губернии. Вокруг центральной площади села располагались торговые ряды, во время ярмарок их арендовали столичные купцы. На деньги торговцев, собранные на еженедельных ярмарках, и на пожертвования местных прихожан в 1822 году построили храм Рождества Христова в стиле провинциального классицизма. Возвели четверик с полуглавиями, перекрыли купольной кровлей с главкой, поставили трапезную и трёхъярусную колокольню. Всё это хорошо видно на старой фотографии, которая висит тут же, на стене, в прозрачном файле.

По словам Петра, для этих мест такой стиль не характерен. Большинство храмов, особенно в сторону центра бывшей Вятской губернии, — это так называемое вятское барокко. В этом районе Удмуртии никаких образцов классицизма либо нет, либо не сохранилось.

 — Но об этом лучше знает краснокнижный зверь Данило. — Пётр набирает номер.

Иевлев пытается дозвониться до историка архитектуры Данилы Ральникова. С ним волонтёры консультируются, чтобы, по их словам, «не наделать косяков».

 — С Данилом имеем принципиальное расхождение, — говорит Пётр. — Он хочет восстанавливать только как было, используя те же материалы. Дай ему волю, будет использовать кованые гвозди. Моя политика другая. Как они [местные жители] это видят, так и надо делать. Единственное, не разрушать больше того, что было разрушено.

Среди волонтёров мало профессиональных строителей. Женщины подвозят к бетономешалкам песок в тачках, раствором наполняют огромный чан. Мужчины кладут кирпич, восстанавливая солею с амвоном и клиросами (амвон — площадка перед иконостасом, с которой читают Священное Писание, клиросы расположены по сторонам от амвона, на них находятся певчие).

Пётр всё же дозванивается до эксперта. По словам Данилы Ральникова, стилистическая целостность и качество архитектуры храма хорошие. Храмов «кораблём» — когда все его части, храм, трапезная и колокольня расположены в одну линию — в республике не так много, и все они различаются решением фасада.

Авторство приписывают Семёну Дудину, он проектировал собор Александра Невского в Ижевске. Сложилось мнение, говорит Данил, что если классицизм, то обязательно Дудин, но в Вятской губернии в стиле русского классицизма работали и другие архитекторы, также окончившие Академию художеств. Зодчим может быть коллежский асессор Андрей Шестаков, Николай Андреевский или Иван Денисович Дюссар де Невиль. Достоверно назвать автора можно только при наличии чертежа или упоминания об оплате проекта. По нылгинскому храму таких документов пока не нашли.

При расчистке алтаря местные жители обнаружили фрагменты опочного пола (природный камень, известняк, твердеющий на воздухе после добычи). На плитах был нанесён рисунок, имитирующий метлахскую плитку. По словам Данилы, это говорит о проходившем на рубеже XIX—XX веков «поновлении интерьера согласно последним „трендам“ того времени».

Обломки плиты сложили вне здания. Видео об этом выложили в социальной сети в группе, посвящённой восстановлению храма. Историк переживает, что без руководства или консультаций со стороны специалистов можно окончательно уничтожить то, что ещё способно передать дух старины.

Данил Ральников — находка для волонтёров. У него три высших образования: художественное, инженерное и историческое, связанное с объектами культурного наследия. Эксперту проще найти изначальные проекты в исторических документах и объяснить волонтёрам, как нужно делать. Если волонтёры и видят здание впервые, то Данилу «уже довелось по нему полазить или обмеры сделать и провести фотофиксацию».

 — Данил нас ругает, что мы что-то там по-варварски сделали? — переспрашивает староста Анастасия.
 — Он почему-то вообразил, что у вас пол в алтаре был целый, а вы его сломали, — объяснил Пётр. — Я так понимаю, что там всё разобрали ещё до того, как начали делать клуб. Я надеялся, что там будет гораздо большая степень сохранности.

Староста Анастасия Татаркина — коренная жительница, свой дом с мужем поставили на месте родового. Рассказывает, как во время войны прадед Матвей погнал на станцию лошадей, — по призыву «Всё для фронта, всё для победы», — а лошади идти в вагон отказались. Матвей с ними на фронт и уехал.

Пока прадед на фронте лошадей сопровождал, его жена осталась с полным амбаром зерна: сказать боялась — посчитают врагом народа, но люди вокруг «голодуют». Тогда она зерно мелко-мелко перетирала, добавляла в похлебку и кормила нуждающихся односельчан. Прадед вернулся контуженным, но недолго был вместе с семьёй, его снова на фронт забрали, и он погиб. А девушка Анна, которая провожала его с лошадьми на станцию, вышла замуж за его сына, и для Анастасии стала бабушкой Анной.

Прабабушки и бабушки в роду Анастасии были верующими, а сама она воцерковилась пять лет назад. В сентябре прошлого года её назначили председателем приходского совета. «Так Господь сподобил, что я не только прихожанка в церкви, которую и не воспринимала, но и староста. Промысел Божий», — говорит Анастасия.

В середине июля она приняла от администрации района ключи от здания. Говорит, было страшно впервые открывать двери: «Что теперь с этим делать?» Но на призыв о помощи нылгинцы откликнулись охотно, на первых субботниках было до тридцати волонтёров. Потом Анастасия нашла в соцсети Петра Иевлева, списалась, и он согласился помогать.

 — Нылга — велико ли село? Но вот они тут взялись, и сколько лет боролись-боролись за этот храм. Просто всё зависит от людей. Есть люди — будет жизнь, нет людей — не будет жизни, — говорит Пётр.

В советское время на месте колокольни администрация села возвела двухэтажную пристройку — Дом культуры. На месте трапезной разместили зрительный зал, вместо солеи и амвона — сцену.

 — Бабушки вспоминают, — говорит Анастасия, — когда приходили в кино, смотрели на потолок, потому что там были ангелы.
 — Часто встречал такие моменты, что жители говорят: было, было. Производишь пробное зондирование, а на самом деле не было, — спешит поправить Пётр. — Это народные легенды, к сожалению.

Подвесной потолок нылгинцы вскрыли, виден кусок лепнины, сохранился свод, но роспись не обнаружили.

Постановление ЦИК УАССР о закрытии Христорождественского храма датировано 16 июля 1938 года, за закрытие якобы проголосовали верующие. Нылгинцы пересказывают, что власти прибили к зданию грязную верёвку — будто трещина — и признали его аварийным. А после закрытия переделали в «звуковое кино».

Один из учредителей прихода, Вениамин Леонтьев, вспоминает, как молодым играл в клубе на саксофоне.

 — Наш руководитель ансамбля очень не любил здесь выступать. Он всё время говорил, что это храм. И мы больше ездили по деревням.

В 2008 году Вениамин Леонтьев и Семён Семёнов обратились в администрацию с просьбой передать здание приходу. Два года собирали документы. Потребовали с активистов даже разрешения заведующих клубов всего района. Но вместо передачи администрация Увинского района оформила здание в муниципальную собственность.

Передавать верующим храм отказались, потому что клубу некуда было переезжать. Новое здание клуба планировали построить в 2014 году, даже включили в перечень объектов капитального строительства, но денег всё время не хватало.

Часть нылгинцев предполагают, что районная администрация затягивала передачу храма из-за давней негласной конкуренции между Увой и Нылгой. Вениамин даже бойкотирует молочные продукты, произведённые в районном центре, говорит, «сода одна». Староста прихода возражает: нет никакого противостояния увинцев и нылгинцев. И к бойкоту не призывают, потому что сельхозпредприятия «могут стать спонсорами».

После шестилетнего ожидания нылгинцы подали иск на администрацию района, но судебные процессы проиграли.

Помощь пришла неожиданно от министра сельского хозяйства Удмуртии Ольги Абрамовой. Проект общественно-досугового центра включили в программу по комплексному развитию сельских территорий, выделили 150 миллионов рублей и в 2021 году начали строить. В новое здание переедут клуб, администрация, полиция и библиотека. Увинцы деньги тоже получили — на капитальный ремонт Первомайского клуба.

14 марта на центральной площади Нылги митрополит Ижевский и Удмуртский Викторин и глава администрации Увинского района Владимир Головин подписали договор о передаче приходу исторического здания.

Приходу храм передали летом. Проекта реставрации пока нет, но, вероятно, и не будет — дорого. Староста Анастасия говорит, что проект оценили в два миллиона рублей.

Волонтёры проекта «Под куполом небес» с местными прихожанами знакомы с 2014 года. Первый раз приезжали, чтобы помочь построить водосвятную часовню в соседней деревне Уня. Потом вместе строили звонницу рядом с нынешним молитвенным домом. Такие экспедиции волонтёры называют трудническими. Трудники — добровольцы в монастырях.

Чаще всего волонтёры занимаются консервацией здания, оберегая от разрушения: перекрывают дыры в крыше, закрывают полиэтиленовой плёнкой оконные проёмы. Где-то, как в Нылге, делают черновые работы, предшествующие реставрации.

К волонтёрству приходят из интереса к истории и архитектуре церкви, как в случае с Мишей. Михаил Широбоков учится на географа в Казанском федеральном университете, родом из удмуртского села Якшур-Бодья. Поездка в Нылгу — это его первая трудническая экспедиция. Хотя началом добровольчества считает духовные занятия в воскресной школе, которые вёл Пётр Иевлев. Уроки для него были полезными, но Миша оговаривается, что «слепо не верит», ему кажется «сомнительным и странным» поведение иерархов, не отвечающее христианской аскезе: «Как так, человек меня учит одному, а живёт по-другому. Я считаю, надо жить по совести».

— Я таки извиняюсь, у нас сегодня будет что-то похожее на обед? — спрашивает Пётр старосту.
 — Да, да, да, там готовят.

Обед приготовили в доме приходского священника Василия (Постникова). Отец Василий нравится нылгинцам: бегает, на велосипеде катается, с подростками в футбол и волейбол играет. Служит отец Василий в молитвенном доме, одноэтажном деревянном здании бывшего сельсовета. Теперь это церковь Богоявления Господня. Молитвенный дом всего в ста метрах от восстанавливаемого Христорождественского храма, на углу улицы Гагарина и Базарного переулка. Между службами священник забегает на стройку. Отец Василий сменил здесь двух священников, отца Иоанна и отца Андрея (Бушкова).

С Андреем Бушковым у учредителей произошел конфликт из-за финансовой отчётности. После ссоры с активистами прихода Андрей Бушков уехал из Нылги, теперь служит в Соликамске Пермского края. А Вениамин с приходом больше не дружит, на службы не ходит, в приходской жизни не участвует. Все церковные дела сейчас решают настоятель и староста.

 — Тут везде есть какие-то дрязги, тёрки, — удивляется Пётр. — Отец Андрей с нами дружил, никаких пакостей от него не было, когда звал помочь, мы приезжали.

Волонтёров благословил ныне покойный митрополит Николай: они могут работать независимо от приходов. Сами волонтёры тоже в приходские дела не вмешиваются.

 — Мой интерес только в старой архитектуре, — говорит Пётр.

Пётр Иевлев не местный, уроженец Прилузья, района в Республике Коми. В селе Объячево он провёл детство под присмотром родителей-врачей. Объяческий погост известен с XVII века, Пётр восстановил родословную до 16-го колена. Зачинателем рода был дед Евсевий, современник Ивана Грозного. Узнал, что храм Успения Пресвятой Богородицы в селе Лойме в том же районе построили его предки. Это была одна из первых церквей, которую семья Петра пыталась сохранить.

Учился Пётр в Сыктывкарском университете на микробиолога. В Удмуртии нашёл работу не по профессии, в химической лаборатории, анализирует токсичные вещества.

Пётр женат, старшей дочери семь лет, мальчикам — четыре и год. Летние каникулы семья проводит в просторном, по северным меркам, доме в Прилузье, с усадьбой больше гектара. Петра удивляет, как удмурты со своими большими семьями размещались в домах в три окна, где половину дома занимает печь.

В Удмуртии Пётр живёт десять лет, но так и не перевёз большую часть вещей и коллекцию артефактов. Пётр страстный актиквар, интерес к старым вещам привёл к интересу к старой архитектуре.

— А вы плохо привыкаете к новому месту?
— Не то чтобы плохо привыкаю, я просто всегда мечтаю вернуться обратно.
— И сейчас мечтаете?
— Всё равно мечтаю. Более того, у меня на кладбище есть место, куда меня похоронят.

Пётр поставил крест без имени, чтобы никто «не подселился». На севере, говорит Пётр, многие делают такие кенотафы (надгробные памятники без останков) для живых ещё родителей, бабушек и дедушек. Облагораживают, цветы приносят. И погост — это единственное место, что обносят оградой.

А в Удмуртии он не может привыкнуть к воротам и заборам. Тесно.

Пётр заметил, что кругозор местного населения распространяется буквально до двух соседних сёл. Как правило, знают соседнее село и в общих чертах село, которое по ту сторону от соседей. И это граница внешнего мира. Поехать в церковь отдалённого района для них — сложно. Правда, тут же вспоминает поездку на родину художника Васнецова, в село Лопьял Кировской области. Волонтёры работали в алтаре двухсотлетнего храма, в котором отец живописца служил священником. Но в дальних труднических экспедициях, жалуется Пётр, не так много людей принимают участие.

Зато вокруг волонтёров постоянно ходят копатели и собиратели артефактов.

— Поэтому я не люблю, когда журналисты спрашивают о находках, — говорит Пётр. — Это привлекает мародёров. Почти все старинные храмы изувечены не вандалами атеистической эпохи, а вандалами современными, которые воображают найти клады и любую непонятную структуру принимают за какой-нибудь тайник и начинают его разворачивать. В результате сплошь и рядом встречаются развороченные технологические ниши, которые были нужны для строительства.

— Но вы-то артефакты находите?
— Это не клады. Это случайные находки, какие-то забытые или потерянные вещи.

По словам Петра, если раньше всех интересовало золото, писаные иконы, медные царские самовары, то теперь выгребают прялки, ухваты, кочерги, тележные колёса и печные дверцы, кованые гвозди, закладное железо, решётки, ставни и засовы. «Тащат, тащат, а деревня-то не бесконечная».

— А вы чёрный копатель?
— Я серенький.

Пётр ничем не торгует, а свои коллекции даже выставлял на родине в краеведческом музее.

К концу года в Христорождественском храме нылгинцы вставили окна, оштукатурили стены, запустили отопление. Вениамин Леонтьев в храме тоже работает, приход от его помощи не отказывается. Отец Василий зовёт его на службы, только он пока воздерживается. По словам священника, Вениамин не хочет своим присутствием смущать других прихожан. «Ну ты же приходишь к Богу, а не к людям», — не понимает отец Василий. Он считает, что нельзя друг на друга зло держать, надо уметь прощать.

— Пока ещё есть противоречия между ними, но они работают вместе, и, возможно, это объединит прихожан, всё сгладится, — говорит священник. — Восстановление храма — Божье дело. Моё дело — молиться за людей, чтобы Господь вразумил, открыл очи.

Пётр говорит, что обиды — признак того, что община живая, но у нылгинцев появилась общая задача, вокруг которой можно сплотиться. «Даже у апостолов были нестроения, что уж до нас... Старые обиды трудно изжить, но я всегда поминаю слова Екклесиаста: род приходит и род проходит, а земля пребывает вовек».

Эту историю мы публикуем вместе с проектом «7×7 — Горизонтальная Россия».
Автор текста: Андрей Дербенёв. Фото: Лиза Жакова.