Черно-белые фотографии, документы и горе

Композиционные приемы. Например, текст начинается с описания неровной дороги, которая ведет к мемориалу с могилами погибших. За тридцать лет устланное ямами покрытие так и не отремонтировали. К плачевному состоянию дороги автор возвращает читателя ближе к концу текста — чтобы рассказать о пассивности местных властей в ответ на просьбы родственников помочь с ремонтом.

«Кажется, нет ничего проще, чем положить асфальт, — считает Ярослав Власов. — Проблема настолько мелкая по сравнению с катастрофой, что становится стыдно».

Светлана Хустик назвала удачным приемом описание того, как сейчас на месте трагедии проезжает пассажирский поезд. Можно было с этого начать текст — получилась бы кольцевая композиция, говорит Светлана.

Описание состояния героев. Через цитаты и короткие монологи мы можем понять манеру речи героев, степень того, как они переживают трагедию. Причем каждая история выглядит по-своему ужасной.

«Журналистка здорово описывает атмосферу, в которой говорит с героями, что погружает в разговор и даже заставляет задуматься о том, как именно звучит голос Лидии Ивановны или Виктора Петровича», — считает Алексей Юртаев. Алексей предполагает, что для раскрытия образов героев потребовались многочасовые интервью.

Ярославу Власову также понравились монологи родственников погибших в сцене, когда открывается хоккейный турнир в память о жертвах.

Впечатляющие архивные фотографии. Фотографии обоженных тел и лиц людей, госпитализированных после катастрофы, с одной стороны отпугивают читателя. Но с другой — исчерпывающе, лучше текста, объясняют, с чем пришлось столкнуться сотням пострадавших. «Выбранные автором фотографии кажутся к месту», — говорит Ярослав Власов.

Светлана Хустик на месте автора добавила бы к изображениям подписи, а Алексей Юртаев — также архивные видео, инфографику и подробную карту местности.

Акцент на пассивности властей. Алексей Юртаев считает, что автор справилась с главной задачей текста — подробно рассказать о том, как быстро забываются большие и страшные трагедиях, а те, кто столкнулся с этим напрямую, остаются один на один с бедой. По его мнению, лучше всего весь репортаж описывает фраза героини, Лидии Ивановны Михайловой: «Сейчас это уже только мое горе».

«Даже для строительства небольшой дороги приходится угрожать митингами. А делать это вынуждены те единственные, кто хранит память о сотнях погибших», — добавляет Ярослав Власов.

Мало справочной информации. Краткое описание Ашинской трагедии дается в первых трех абзацах лида, но этого, по мнению Алексея Юртаева, недостаточно. Многие, скорее всего, могут не знать об этом взрыве на железной дороге. «В материале размыто говорится о причинах случившегося, — объясняет Алексей. — Как читателю мне бы хотелось чуть подробнее познакомиться с версиями произошедшего и расследованием, если оно, конечно, было».

«Не хватило развернутого описания причин трагедии и последствий для тех, кого власти назначили виновными, — продолжает Ярослав Власов. — Хотя бы в виде небольших врезок. Интересно также, сделаны ли выводы и повысилась ли сейчас безопасность газопроводов вдоль дорог».

«Не хватает экспертов, которые бы могли прокомментировать трагедию: инженеров, технологов, специалистов с железной дороги», — резюмирует Светлана Хустик.

Слишком длинный текст. Материал получился очень объемным, и это скорее недостаток, сказали опрошенные журналисты.

«Мне хотелось проскролить некоторые абзацы, — например, часть про памятный хоккейный турнир, которую будто бы достали из муниципальной газеты и поместили в целом в удачный и сильный лонгрид, — говорит Алексей Юртаев. — Можно было бы сократить приличную часть текста, от чего репортаж ничего бы не потерял».

Невнимательная редактура. У Ярослава Власова при чтении репортажа сложилось впечатление, что из главы про Виктора Храмова, у которого в поезде были жена и двое детей, как будто убрали важный фрагмент.

«Имя жены не называется, но через десять абзацев появляется „отец Светланы“, которая до этого нигде не фигурирует — и только потом понимаешь, что речь именно о жене Храмова», — говорит журналист.

Фрагментарность нарратива также заметил Алексей Юртаев. Автор и герои публикации отрывочно рассказывают о том, что произошло тридцать лет назад, но из-за этого трудно получается сложить в голове полную картину трагедии. В качестве примера, когда журналисту удалось создать чувство полного погружения в атмосферу катастрофы, Юртаев приводит текст Даниила Туровского «Один день войны» о взрыве поезда под Арзамасом, который произошел за год до Ашинской трагедии.

Светлана Хустик посоветовала бы больше разбивать текст на главки, чтобы лучше сфокусироваться на героях: «Их много, они появляются россыпью то в начале, то в конце. Приходится возвращаться к началу, отыскивая, кто это, о ком речь».

Вопросы автора героям. Например, Алексей Юртаев не понял вопрос: «Саша прям горел хоккеем?», — заданный героине текста Лидии Михайловой, которая потеряла в катастрофе сына.

«Учитывая, что некоторые люди погибли от ожогов и сгорели в поезде заживо, всё это может считаться как неуместная ирония», — говорит Алексей.

Светлана Хустик посчитала неудачными вкрапления интервью во фрагментах, где повествование идет от лица автора.

Алексей Юртаев считает, что Надежда Прохорова сделала большую работу — поговорила с родственниками погибших и написала впечатляющий текст о том, как забывается крупнейшая в истории СССР и современной России железнодорожная катастрофа. Светлана Хустик добавляет, что в текстах о гибели людей всегда очень сложно выдержать баланс между здравым смыслом и ужасом, но такие материалы все равно важно делать: «Воспоминания о катастрофах прошлого — уже давно один из жанров журналистики сродни документалистики».

У Ярослава Власова осталось ощущение, что спустя тридцать лет родственники погибших так и остались в 1989 году с документами в пакетах, черно-белыми фотографиями и бессилием в попытке достучаться до властей.

Идея написать об Ашинской трагедии появилась у меня примерно за год до ее 30-й годовщины. В июне 1989 года свидетелем этих событий стала и моя семья. Например, дядя работал санитаром в одной из больниц Челябинска, куда поступали пострадавшие. Но когда я стала изучать, что уже снято или написано, поняла, что спустя годы железнодорожная катастрофа такого масштаба осталась «локальной» историей, о которой в основном вспоминали только местные издания и телеканалы.

Мне показалось важным рассказать о ней через судьбы людей, частную память. Прозвучит пафосно, но я чувствовала личную ответственность в том, чтобы взяться за эту тему, так связанную с родным Южным Уралом. Редакция, конечно, поддержала.

За полгода до даты я начала потихоньку читать все материалы, выписывать имена-фамилии очевидцев. Кстати, даже самая полная и подробная современная книга о тех событиях — «Эхо Ашинской трагедии. Воспоминания, документы, интервью» — была издана в 2014 году журналистами из Челябинска ограниченным тиражом. И я нашла ее только в читальном зале Российской национальной библиотеки — кажется, в единственном экземпляре.

В поиске информации помогла тематическая группа во «ВКонтакте» — там выложено много фильмов и архивных видео. Я связалась с Виктором Петровичем Храмовым, и уже он познакомил меня с Лидией Ивановной Михайловой, поделился материалами, которые собирал все эти годы.

Работа на месте с точки зрения сбора фактуры тоже была несложной — прежде всего благодаря моим героям, их открытости, доверию, поддержке. Важные для материала моменты случались и спонтанно: например, съемка телесюжета о состоянии дороги на кладбище, где похоронены школьники, случилась именно в дни моей поездки. И это помогло мне сформировать концепцию материала: память об Ашинской трагедии, в общем-то, осталась важной только для родственников погибших и пострадавших, и они всеми силами стараются ее сохранить. Хотя даже спустя 30 лет не все могли об этом говорить: когда я искала героев для интервью, получала и отказы.